Вечернее время перед сном заставляет окунуться в дали давно минувших дней, вспомнить людей и их истории, которые перелистываешь, как альбом со старыми забытыми фотографиями. Подолгу, внимательно рассматриваешь эпизоды и начинаешь видеть то, что всегда лежало на поверхности, но, к сожалению, ты этого попросту не замечал.
В очередной раз, перебирая кадры прошлого, вспомнил случай, который произошел в Новочеркасском кафедральном соборе, где служил клириком. В тот день я приехал в храм, чтобы совершить Таинство венчания, но мое настроение не соответствовало радостному событию, что не понравилось гостям торжества. Они были раздосадованы моим «непраздничным» настроением и пытались донести до меня простую истину: священник на венчании не может быть с такой физиономией.
По окончании Таинства один из разгоряченных алкоголем родственников презентовал мне – «человеку, который не смеется», – бутылку вина. По его убеждению, она должна была привести меня в форму. На том и расстались.
По прошествии многих лет, вспомнив этот эпизод, я также припомнил и причину, по которой не смог найти в себе нужных эмоций для торжественного момента.
Был конец 1990-х, когда я получил благословение окормлять Новочеркасский онкодиспансер. Лечебное заведение представляет собой старинный особняк, который до революции принадлежал купцу Шапошникову. Расположен он на центральной улице города. Пройдя тихий больничный дворик, попадаешь в холл. Большая парадная лестница, которая когда-то являла собой величие и достаток, была окрашена желто-коричневой краской, но, несмотря на высокие потолки, воздуха все равно не хватало, и внутри царил специфический больничный запах лекарств, старых матрасов и болезни. Все это усиливало и без того гнетущее состояние тех, кто входил в двери лечебницы.
С чувством неуверенности я прибыл к месту нового послушания, так как не имел большого опыта общения с тяжелобольными. Но благодаря оптимистично настроенным пациентам, которые на первых порах стали моими учителями, я обрел уверенность в беседах с теми, кто воспринимал диагноз как приговор.
У врачей, которые годами общаются со сложными больными, вырабатывается иммунитет к стрессу, ведь врач должен оставаться сильным и волевым, иначе долго не проработаешь.
К сожалению, мой ничтожный опыт не позволял находить своевременные и нужные слова, когда у нас проходила исповедь. Но, несмотря на это, там меня всегда ждали и готовились. Каждый раз, когда я приезжал в диспансер, в самой большой больничной палате собиралось до 20 человек. Мы служили молебен о здравии, потом была долгая исповедь и Причастие. После этого продолжалось общение. В больничных палатах люди часто сменялись. Многие из них выписывались и возвращались домой, а кто-то уходил из жизни. Такой круговорот не позволял привязаться или привыкнуть к кому-либо.
Как-то раз по обычаю я приехал в больницу, чтобы совершить исповедь и причастить желающих. Я с первого взгляда заметил, что в привычной обстановке было нечто необычное: лица многих пациентов изменились, появилась жизнерадостность, и даже медперсонал был менее строг. Женщина, ожидавшая исповеди, еще в коридоре сообщила мне, что появился «новенький». До этого случая мне никогда не говорили о поступивших пациентах, так как это было делом привычным.
Зайдя в больничную палату, увидел, что большая группа больных совместно молится перед Причастием. Молитвы им читал высокий молодой парень с русским лицом, усыпанным веснушками. Увидев меня, он закончил чтение, подошел, чтобы поприветствовать, и назвал свое имя: Андрей. Все присутствующие пациенты, многие из которых являлись людьми старшего возраста, были покорены юношей. За небольшой период своего пребывания в больнице он стал невероятно востребованным среди больных. Имея хорошее чувство юмора, Андрей помогал людям хотя бы на время забыть свой диагноз. Это был генератор позитива.
Во время исповеди мы познакомились с ним ближе, с его слов я узнал, что он студент университета, но, к сожалению, вынужден пропускать сессию из-за госпитализации, но он уверенно говорил, что сдаст экзамены, так как любит свою будущую профессию и продолжает готовиться даже в стенах больницы. Андрей был верующим и искренним человеком и скоро стал для меня близким и родным. Думаю, что если бы он рукоположился, то непременно стал бы очень хорошим священником. Для нас Андрей стал настоящей находкой. Перед моими визитами он готовил людей к Причастию, молился с ними. Но самое главное – он говорил: говорил об их болезни, о том, что надо пытаться победить, смеялся вместе с ними и мечтал о будущем. Люди ему верили как никому другому, именно его слова утешения становились целебными для них – наверное, так было потому, что Андрей сам являлся одним из них: у него был лейкоз. И глядя на бледное лицо с сияющими глазами, пациенты разных возрастов и социального положения искали любой возможности пообщаться с ним. Мы все называли его «наш Андрей».
В один из дней я снова приехал в больницу. Поднимаясь по широкой скрипучей лестнице, невольно сжался, когда мимо меня санитары пронесли умершего пациента, накрытого простынями. Стало не по себе, хотя ничего поделать нельзя, ведь жизнь состоит из потерь. Когда же я вошел в коридор, где были расположены больничные палаты, мне показалось, что все, кто мог передвигаться самостоятельно, вышли проводить умершего. По лицам многих было понятно, что эта потеря коснулась каждого и меня лично: минутой назад пронесли нашего Андрея. Попрощавшись с ним, пациенты лишились того, кто мог приободрить, не дать опуститься рукам, и будто потеряли надежду на выздоровление.
***
Конечно, жизнь понеслась своим чередом, но образ доброго парня до сих пор стоит перед глазами даже спустя два десятилетия.
Возвращаясь к началу повествования и к случаю во время Таинства венчания, объясню: мое непраздничное настроение в тот день было обусловлено тем, что сразу после прощания с Андреем я не смог перестроиться. Священники меня поймут: психологически очень непросто перестраиваться. А, может, лучше иметь защитный иммунитет от стрессов и беспокойств?.. Хотя нет, лучше как раньше – когда до всего есть дело!
Протоиерей Даниил Азизов